– Просто возьми и заговори. Я не слабонервная, в обморок в любом случае не упаду. – Она сузила глаза и склонила набок голову. – Признаться честно, я абсолютно ничего не понимаю. Это меня убивает.
– Да-да. – Уэнди кивнула. – Сейчас я все объясню и постараюсь сделать это как можно более складно. – Она вздохнула. – В общем, явившись в тот день в комнату Оливера и Питера, Руди принялся разглагольствовать о первокурсницах: хорошенькие, мол, неопытные, полны загадок, которые так и хочется разгадать. Особое внимание он обратил на «черненькую с чудной стрижкой».
Лесли невольно поправила волосы, теряясь в самых нелепых предположениях.
– На тебя, – сказала Уэнди, многозначительно приподняв свои ровные темные брови. – Однако ты приглянулась не ему одному, но и Питеру, и Куртису. Во всяком случае, они сразу сообразили, о ком речь, и с удовольствием поддержали разговор.
«А Оливеру?» – чуть не вырвалось у Лесли. Неужели он тогда еще не знал, как я выгляжу, не обратил на меня ни малейшего внимания?
Уэнди догадалась, о чем подумала Лесли, и утешительно произнесла:
– Оливер в тот день был каким-то мрачным, почти весь вечер никого как будто не замечал…
– Подожди-ка, – прервала ее Лесли. – А когда именно это было?
Уэнди ответила не задумываясь:
– После первой пятничной вечеринки.
После вечеринки? Лесли вернулась мыслями в то мгновение, когда увидела Оливера впервые в жизни. Произошло это именно на пятничной вечеринке, накануне разговора, о котором столь многословно и путано рассказывала сейчас Уэнди. Оливер стоял в тот вечер у лестницы и что-то пил из бутылки. Увидев Лесли, он тогда посмотрел на нее в упор – это прочно засело в ее памяти.
Может, его занимали совсем другие мысли, к примеру, о родителях, о здоровье отца, поэтому он и не запомнил меня, подумала она, тщетно пытаясь себя утешить. Или просто не захотел трепаться обо мне с дружками. Кто его знает?
Уэнди опять тяжело вздохнула.
– В общем, не стану тебя долго мучить. Прямо сейчас перейду к главному, только, пожалуйста, будь мужественной.
Лесли не знала, о чем думать, и от напряжения не даже могла пошевелиться.
– Оливер заговорил в тот вечер только тогда, когда ему взбрело в голову завоевать тебя… На спор.
Лесли почувствовала себя человеком с петлей на шее, у которого из-под ног выбили табуретку. Последние слова Уэнди показались ей настолько чудовищными, что она словно ослепла и оглохла…
– Лесли! – ворвался в ее убийственно безмолвный мирок взволнованный голос Уэнди. – Ты в порядке? Слышишь меня?
Лесли медленно качнула головой, моргнула, потерла виски. В голове царила пустота, дышать было больно.
– Лесли! – Уэнди схватила ее за руку. – Ты холодная как лед! Послушай меня, девочка, не вздумай согнуться под тяжестью этого удара, не опускай головы. Я ни за что не рассказала бы тебе об этом проклятом пари, если бы не поняла, что ты за человек, если бы не почувствовала, что иначе просто не могу. Оливер – отличный парень, не знаю, что на него нашло, а главное, почему он не остановился вовремя, не оставил тебя в покое, узнав, какая ты. Я всегда считала его одним из самых достойных ребят во всем Кэмдене, но теперь…
Уэнди говорила долго и с чувством, но Лесли почти ничего не слышала. Когда пустота в голове постепенно заполнилась обрывками мыслей, ей сделалось так тошно, что в самом деле захотелось повеситься.
На спор, думала она, отказываясь верить, что не больна и не бредит. Все не всерьез… Он просто играл… А я… я влюбилась до безумия. Впрочем, лишь это ему и было нужно. Нет… Нет!
Воспоминания о проведенных с Оливером днях и вечерах закружились перед ее глазами пестрым калейдоскопом, и стало так нестерпимо больно, что захотелось рвать на себе волосы, кричать, топать ногами… Она не заметила бы, что плачет, если бы Уэнди не поднялась и не принялась заботливо стирать слезы с ее щек бумажной салфеткой.
– Не плачь, Лесли, он того не стоит, – бормотала она ласково. – А вообще-то не сдерживайся… Так будет легче. Со слезами постепенно уходит горечь, вся тяжесть, скапливающаяся в сердце.
Лесли не отвечала, не смотрела на Уэнди, не шевелилась. Продолжала думать о прогулках и задушевных беседах, вспоминать те слова, в которых, как ей казалось, заключается суть жизни, тайный смысл бытия. Ее сердце медленно умирало, и, чувствуя это, его уже рвали на куски незримые стервятники.
– Оттого, что именно мне пришлось раскрыть тебе глаза, я жутко мучаюсь, Лесли, – говорила Уэнди. – Но по-другому я не могла, надеюсь, ты понимаешь. Срок проклятого пари истекает только завтра. Я подумала, вдруг он еще не успел или решил оставить самое интересное напоследок…
– Самое интересное? – выкрикнула Лесли, внезапно приходя в ярость. – Ты так это называешь?
– Нет, прости… Я просто… неудачно выразилась, – протараторила Уэнди, совсем теряясь. – Короче, я подумала, вдруг еще не все потеряно, ведь вы продолжали встречаться до сегодняшнего дня, а домашнего кинотеатра в комнате Оливера пока не появилось…
– Домашнего кинотеатра? – Лесли вытерла глаза ладонью и нахмурилась. – При чем здесь кинотеатр, черт возьми?
– Я ведь говорю: они поспорили, – ответила Уэнди, кладя салфетку на стол и опять садясь на кровать. – Питер, Руди и Куртис пообещали купить Оливеру домашний кинотеатр, если он… соблазнит тебя.
Лесли представила улыбающиеся лица друзей Оливера, вспомнила, что они показались ей милыми и дружелюбными. Какая же я дура, подумала она, в отчаянии закусывая губу. Тупица! Почему не увидела в их взимании ничего подозрительного? Какого черта не прислушалась к странному предчувствию в тот самый первый день и в момент знакомства с Оливером? Они всего-навсего поспорили. Я для них развлечение, игрушка. Боже!